День Катапульты

Пищик.(Любови Андреевне.) Что в Париже? Как? Ели лягушек?
Любовь Андреевна. Крокодилов ела.
Пищик. Вы подумайте…
А.П.Чехов «Вишневый сад» 1903 г.

Однажды субботним утром в конце очередного лета я сел на Q-вокзале в
электричку направления «Ква–Шки», чтобы посмотреть выставленный на продажу
известным узбекским поэтом в одном дачном товариществе двухэтажный кирпичный
дом на пяти сотках земли. До места можно было добраться по Горькой дороге, но
я принадлежал к социальной группе безлошадных и поехал по чугунке.

Для этого времени года погода стояла обычная. Просторы русской равнины за давно
немытым окном вагона казались беспредельными, рождая в душе мистические
настроения и воспоминания о гоголевской птице-тройке. В самом же вагоне все
было несколько по-другому. Однообразно серая и одновременно таинственная
компания попутчиков напоминала склад манекенов. Многие воровато держались за
ручки вещей. Кто-то спал с открытым ртом. Прямо напротив меня сидела женщина
средних лет. Она слегка раздвинула ноги, так что были видны поношенные
панталоны со следами неумелой штопки и сосуды на коже бедер, отливающих сизым
цветом с темными пятнами от чьих-то пальцев.

Контролер прошел сразу же после Старой Гиреевки. Пьяных пока еще не было. Но
было ощущение, что это ненадолго. В задней части вагона уже забренчали на
гитаре и завыли что-то из Визбора. Справа трое с синими руками и короткими
стрижками устроили игру то ли в бридж, то ли в секу. Сидящий рядом со мной
мужичонка, похожий на лауреата шнобелевской премии, отгадывал кроссворд и все
время ковырял дешевой шариковой ручкой в своих лошадиных зубах. Однажды он, не
поворачивая головы, картаво обратился непонятно к кому: «снег или г…ад?». И сам
же себе ответил: «г…ад, что же еще». Я так и не понял, сколько букв было в
слове.

После платформы 33 км запахло чем-то жареным, раздался звон граненого стекла.
Кто-то начал очередной вермутологичесий заплыв. Скоро противотанковая граната
емкостью 0.8 л. была выброшена вон и вдребезги разлетелась о рельсы встречного
полотна. Чувствовалось, что утреннее оцепенение проходит. Пространство стало
заполняться бессвязным гулом голосов. Женщина, сидящая напротив, бросила на
меня мутный взгляд и сдвинула колени. Захотелось курить. Я встал и пошел в
тамбур.

Там никого не было. На полу валялись окурки «Примы» и беспомощно катался пустой
флакон из-под тройного одеколона. Одна из дверей была едва прикрыта. В нее
тянуло дурманом шпал. Встречный состав обдал грохотом и со стоном исчез.
Болгарская сигарета чуть отсырела. Первая затяжка пошла без кайфа. Потом табак
разошелся, а фильтр стал слегка посвистывать. В голове возникло 3Д-изображение
стакана водки. Нос инстинктивно втянул воздух. Сразу же после этого появилось
сладкое напряжение в ширинке. Неплохо начинается день, подумал я. Кто и зачем
дернул стоп-кран, мне никогда не узнать.

Когда я пришел в себя, то оказался на ступенях деревянного крылечка под легким
навесом, а за моей спиной была дверь с амбарным замком и полинявшая вывеска
« фельдшерский пункт». У дома напротив лежала в грязи свинья, и
суетилось несколько кур. Ворота были открыты. Во дворе появилась старуха с
миской в руке и стала причитать «цып-цып-цып». Куры бросились в ее сторону.
Время было за полдень. Улица вместе с песчаной дорогой уходила влево и вправо.
Где-то пыхтел трактор. Слышались детские крики. Хотелось пить. В голове
невесть откуда всплыл фрагмент статьи «Особенности прерванного каданса в мажоре
и миноре»: «Прерванный каданс в мажоре и миноре значительно различается по
своему характеру звучания. В мажоре каданс звучит значительно мягче благодаря
подмене мажорной тоники минорной медиантой. Если М помещается на сильной доле
такта, то выявляется ее переменная тоническая функция и происходит как бы
легкое, мимолетное отклонение в параллельную тональность…». Я потрогал лицо.
Все было на месте. Пошевелил руками и ногами. Работают. Что-то неуловимое
тревожило меня и одновременно наполняло уверенностью, что это не сон.

Послышались шаги. Я поднял голову. К крылечку приближалась молодая женщина в
голубом ситцевом сарафане и тапочках на босу ногу. В руке она держала
маленький чемоданчик с красным крестиком на боку, из которого на ходу достала
ключ.
- Давно ждете?
- Не знаю. – сказал я, понимая, что мой ответ может показаться странным.

Во взгляде женщины я не уловил никакого удивления и даже интереса. Она открыла
дверь и сделала знак, что я могу войти. Когда я оказался по ту сторону порога,
она уже сидела у окна и выкладывала из баула на стол разную медицинскую
дребедень.
Я только собрался открыть рот, чтобы попросить ее выслушать мою историю, как она
подняла голову и, посмотрев на меня как бы издалека, произнесла :

- Это деревня Кобылкино. Я местный фельдшер, зовут меня Варвара. Фамилия у меня
Нилова. Мне 20 лет, я не замужем. Ближайшая железнодорожная станция в 120 км.
Автобус в райцентр ходит два раза в неделю. Следующий завтра после обеда. Мой
рабочий день закончился. Остановиться можете у меня. Накормлю. Есть, где
переночевать. Приставать не надо. Устраивает?

Я молча встал. Жилье ее оказалось на этой же стороне улицы в трех минутах
ходьбы. По дороге мы никого не встретили.

Умывшись и пообедав на новом месте, я вышел на крылечко, чтобы покурить. Через
минуту появилась Варвара. Села справа от меня. Одернула подол. Так близко от
нее я еще не был. Профиль ее с хорошей формы, прямым носом и завитками кудрей
напомнил мне библейские сюжеты. А еще в нем проглядывало что-то врубелевское.
Пронзительное и терпкое, как первое вожделение.

- Баню топить? – спросила она, не поворачивая головы.
- Не во что переодеться – сказал я.
- Постираю, к утру высохнет. А до того найду что-нибудь.
- Тебе помочь?
- Отдыхай. Я сама управлюсь. Всех дел на пять минут. Вода есть. Дрова тоже.

Через час баня поспела. Я помылся первым. Варвара после. На деревню стал
опускаться вечер. Быстро темнело. Чем больше звезд появлялось в небе, тем оно
становилось все ниже и ниже. Занимало все вокруг. Заливало тишиной и покоем.
Вышла Луна. Сияющая и молодая.

Мы сели пить чай у раскрытого окна. Пел сверчок. Всхлипывал во сне соседский
пес. На ней была ночная рубашка. На мне чьи-то кальсоны с завязочками внизу и
пиджак не по размеру. Ее руки лежали на столе и в свете Луны казались не
живыми. Лицо было задумчивым и немного отрешенным. Как будто она что-то
вспоминала. И, вспомнив, переживала заново. Я понимал, что ее эмоции, возможно,
вызваны моим присутствием. Но не решался ее об этом спросить.

- Пора спать. – сказала она – Я тебе постелила на кровати. Сама лягу на тюфяк
около печи. Автобус завтра в два. Можешь спать, сколько хочешь. Если
проснешься, и меня не будет, не волнуйся. Еда на столе. Я тебя обязательно
провожу.

Она подошла ко мне, на секунду обняла, прижалась. Потом отстранилась, как бы
испугавшись чего-то, и вышла за дверь. Я лег и почему-то сразу же заснул. Не
помню, как спал. Проснулся от ее голоса. Открыл глаза. За окном было яркое
солнце. Умылся. Позавтракал. Вышел покурить. Она вслед.

- Как спал? Я уже на работу сходила и все тебе погладила и приготовила.
- Ничего не помню. Как будто провалился куда-то.
- Тебе деньги нужны?
- Зачем?
- Домой вернуться.
- Я не буду возвращаться.
- Почему?
- Просто не хочу.
- Что делать будешь?
- Если ты не против, жить с тобой.
- А если я не хочу. Ты ведь меня не спрашивал.
- Считай, что спросил.
- Я даже не знаю, кто ты.
- Тот, кто был мною, остался в тамбуре вагона электрички.
- А теперь кто ты?
- Я тот, кто сумел выпрыгнуть из того, кто остался там.
- Как летчики катапультируются?
- Как катапультируются при рождении. Вчера был день катапульты.
- Получается, ты упал на мою голову. Как снег.
- Нет. Как г…ад.
- Что это?
- Кроссворд.

Почему, когда мы прибываем с вещами в аэропорт, когда впереди – неделя-другая командировки , у нас всегда хорошее настроение? Какие бы неприятности с вами не произошли накануне, что бы ни случилось в дороге, всегда, стоит вам пройти таможенный контроль, вы начинаете пребывать в некой дорожной эйфории? И почему никогда не бывает такого же состояния щенячьего счастья, когда возвращаешься обратно? Для меня это загадка.
Понимаю, что вы хотите спросить меня кто я такой и откуда, и почему смею занимать ваше внимание своими рассуждениями об аэропорте.
Спешу удовлетворить ваше любопытство. Мне 27 лет. Я закончил физ- мат институт, защитил аспирантуру в диссертационном исследовании на тему «математический анализ». На календаре 25 августа 1977 года. Я еду на Кубу на математический симпозиум по обсуждению теории интеграла Лебега и комплексного анализа, изучающего функции, заданные на комплексной плоскости. Я не интересуюсь буржуазными магазинами, не понимаю прелестей буржуазной жизни, поэтому СССР любит посылать меня как представителя науки в любые страны. В свои 27 лет я побывал во многих странах, и вот теперь лечу на Кубу.
Три мои любимые вещи в жизни – это математика, хороший кофе и отсутствие мешающих моим мыслям факторов.
Я высокий худощавый парень, на мне очки, я близорук. На мне спортивный костюм «адидас» и кроссовки. Для меня это удобные вещи и это мои единственные покупки в заграничных командировках, не считая книг и кофе. В багаже лежит отечественный черный костюм, галстук, ботинки, две рубашки, три пары носков и нижнего белья, зубная щетка, бритва, пена для бритья, паста, одеколон.
Я ненавижу костюм и галстук. Мне в них тесно и душно, они мне мешают думать. Но они необходимы мне для симпозиумов. Поэтому они занимают существенное место в моем багаже, и летать налегке не получается, что расстраивает меня. Но все самое ценное, а именно нужные книги и записи находятся в ручной клади, что компенсирует мое раздражение по поводу вынужденного багажа.

Итак, я зашел в самолет, предвкушая наслаждение от чтения редчайшей книги А. Маркушевича «Очерки по истории теории аналитических функций», 1951 года издания. Мне досталось место у окошка, которое я любезно уступил одной из двух женщин, судя по всему, женам партийных деятелей. Я не хотел быть зажатой между ними и окном, поэтому сел у прохода. Они благодарили меня, и мы были в восторге друг от друга. Та, которая оказалась моей непосредственной соседкой, была, наверно, мечтой дружественного нам патриота африканца из Анголы или Намибии – на ее бедра по бокам можно было посадить двух негритят, а сзади – еще одного. Поэтому мне пришлось отодвинуться на полкресла, чтобы совсем не соприкасаться с ней. Подлокотник между нами я безропотно отдал в ее владение.

В аэропорту Гаваны меня должна была встречать некая Ана Диас Мартинес, что расстраивало меня. Я бы предпочел, чтобы меня встретил Руис Хуан Рамирес, которого я заочно знал по некоторым его трудам в журнале «Математические заметки».

Я попросил у стюардессы кофе, отодвинулся на краешек кресла подальше от женщин и ушел в чтение книги. Мои соседки обсуждали какие-то цены в продуктовых магазинах Кубы, косясь на меня неодобрительно, думая, что я чудак. Пускай думают, я к этому привык. . Премерзкий кофе подают в Аэрофлоте, надо сказать. Однако, книга Маркушевича по теории аналитических функций компенсировала даже эту существенную неприятность.
___

В аэропорту Гаваны я сразу заметил основательно сделанную табличку «Симпозиум по теории Лебега». Ее держала девушка в черном платье в мелкий белый горошек с невероятной фигурой в стиле классического добротного контрабаса. Это была Ана Диас Мартинес.
Тут я остолбенел, побледнел и онемел. Таких фигур я еще никогда не видел. Это был не просто контрабас, а контрабас от самого Микеле Тодини.
Я пошел на эту табличку, озадаченный одновременно двумя важными задачами, которые мне непременно нужно было решить.

Первая задача состояла в непонятном для меня соотношении бесконечно малых величин туловища этой девушки в районе талии, и бесконечно больших чисел в районе бедер и груди. Не сочтите за хвастовство, но надо признаться, что любой мало-мальский приличный математик является не плохим анатомом, и уж тем более знатоком окружностей. Посему меня невероятно удивляло, как внутренние органы этой девушки могли разместиться в столь тонкой талии, не более 45 сантиметров в окружности. И как ее тело выдерживало такой резкий переход от груди к талии, и от талии к бедрам. По геометрическим расчетам обхват ее груди составлял 120 сантиметров, а объем бедер 110 сантиметров. Я тут же вспомнил пропорции человека Леонардо да Винчи и надолго озадачился такой загадкой природы.

Вторая задача заключалась в моем непреодолимом желании подсчитать количество горошин на ее платье. Для математика очень важно выбрать правильную формулу для решения своей задачи. Пока я решал, по теории ли Руше считать ее горох на платье, или же по логарифмическому вычету, эта наглая бестия отвлекла меня от моих размышлений и начала говорить про мое обустройство в гостинице. Она очень сносно говорила по-русски и рассуждала к тому же про предстоящий симпозиум, чем заслужила мое уважение.

Итак, пока мы ехали в машине до отеля с Аной Диас Мартинес, я был озадачен только этими двумя вопросами – ее платьем в горошек и ее пропорциями тела.

___
Симпозиум прошел на ура. Я хорошо выступил, Сам себе понравился. Зная, что переводчик не сможет донести все нюансы математического перевода, я старался приводить все свои аргументы не в виде слов, но в виде формул на доске. Даже сам Израиль Моисеевич Гельфанд, глава математического общества СССР аплодировал мне стоя. А эта честь гораздо приятнее и важнее, чем признание таких кубинских математиков, как даже Руис Хуан Рамирес.

После симпозиума Ана Диас Мартинес подошла ко мне со всяческими поздравлениями и какими-то блюдами. Играла какая-то музыка, она виляла своими бедрами
Мои очки упали на кончик носа. Я покраснел.
-Не хотьите ли вы выпить шампьянского у вас? – спросила она.
Я хотел, я очень хотел. Я хотел одновременно очень много вещей. Я хотел испортить ее фигуру беременностью от меня, я хотел, чтобы она принадлежала только мне, и я очень хотел, чтобы она была покорна мне. И еще исполнять ее желания. Наверное, в тот момент я открыл рот и выглядел по-дурацки. Я не помню.
Помню только головокружение от ее объятий в номере, и невозможность выйти из нее. А только выйдешь из нее, то опять к ней тянет, не из физиологического желания уже даже, а ради доказательства миру «она моя, она моя, она моя».Я забыл, что я математик, я был каким-то самцом, владеющий прекраснейшей в мире самкой. Это было впервые в моей жизни.

___

А на следующее утро настал час расплаты. Она принесла мне кофе, аромат которого воодушевил меня.
Она изогнулась своим невероятным телом, распахнула свои бархатно - коричневые глаза и произнесла деланным голосом с акцентом, улыбаясь белозубо:
- Скажу тебе по секрьету, что сам Аллен Даллес хотеть, чтобы ты жить в США. Ты есть будеть иметь деньги, достойное жилье и респект. Ты очень важен для нас, для ЦРУ. Ты гений. Ты есть хороший математик.

Это была пощечина для меня. Ушат холодной воды. Тут я не выдержал и заплакал. Душа математика настолько нежна, что такой грубой вербовки она выдержать не в состоянии. Я вышел на балкон, закурил мальборо. Мне было больно. Очень больно.
Звезды на небе играли свою экваториальную шахматную партию, я пытался постичь эту игру, но мешали слёзы. А слезы математика дорогого стоят! И мешают привычно мыслить.

Эта бестия тоже вышла на балкон, обняла меня и тоже заплакала.
-Прости меня, ты есть мое задание, - сказала она, - но я быть счастливая вместе с тобой.

Но я ей больше не верил. Выгнать ее из номера мне не позволяло воспитание, поэтому я закрылся от нее в ванной, взяв с собой томик по математики. Мне не привыкать закрываться от людей. Только читать я не мог. Мне было больно. И слезы щипали глаза. Буквы и цифры расплывались. Я просто сидел на фаянсе.
Она потом ушла, а я был в совершенно разбитом состоянии.

___
Через три дня, зеленый и хмурый я прилетел в Москву.
Когда я сошел с трапа, то меня встречали люди в черном.
Среди этих людей стоял Юрий Владимирович Андропов.
«Конец мне», - подумал я.
«До свидания математика, здравствуйте лагеря».
- Я вас приветствую, - сказал Андропов.
- Я Вас тоже, - буркнул я, готовясь к худшему.

-А знаете ли вы, что вы одного из самых ценных агентов ЦРУ переманили на нашу сторону? – добавил Андропов. Саму черную пантеру. Это очень мощный агент.
- Никого я не переманивал и переманивать не хочу, - талдычил я.

Тут из черной чайки, стоявшей неподалеку, выпрыгнула моя Ана Диас Мартинес, она же моя будущая жена, она же черная пантера из ЦРУ, она же моя Аннушка.

Я оценил ее фигуру , она уже была приближена к пропорциям человека Леонардо да Винчи благодаря мне. Талия была уже далеко не 45 сантиметров.
Я заплакал. А слезы математика дорогого стоят!