Жжжжжж – треск кофемашины, размалывающей кофейные зерна для двойного утреннего эспрессо – самый приятный из утренних звуков. На дне Luminarc’овской белой кофейной чашки уже плещется немного сливок. Подогревать сливки отдельно – лень и свежий эспрессо как раз чуть остынет и не будет совсем обжигающим.
- Ты сегодня во сколько будешь? – спросила Катерина, носящаяся по квартире в бывшем когда-то белым халате.
- Как пойдет, у меня встреча в двенадцать, потом заехать деньги получить за рекламу, потом вроде домой.
- Заедь на обратном пути в Ашан и возьми… То, что нужно было «взять» остается тайной. Включенный женою фен сглатывает требуемое в хозяйстве.
«Ведь сколько раз просил – надо чего – напиши в вайбер. Я же забуду через три минуты твои хотелки. Нет, нужно стоять перед зеркалом с феном и что-то оттуда трещать. Зеленые тапочки, блин.
Утренний эспрессо это вещь. Хрен с ним завтраком – в кафе позавтракаю через час».
Проглядывая машинально на планшете ленту новостей, он не заметил, как допил кофе. Все в том же халате мимо пролетела жена. Из коридора незамедлительно донесся скрип открываемого шкафа, стук фурнитуры и невнятное бормотание.
-Слушай, захвати с собой мусор – Катя заглянула в зал – воняют уже твои очистки креветочные.
-Ага – ответил он, не отрывая глаз от планшета.

Закрыв внешнюю дверь, как положено на два оборота, Саша вызвал лифт. На их 24 этаж лифты всегда поднимались долго. Самое неприятное было – спускаться в утренний час пик, когда соседи останавливали исцарапанную подростками кабину по три-пять раз за спуск. Личный Сашин рекорд составлял семь остановок до достижения первого этажа. При том, что лифты в доме были относительно новые, как, впрочем, и сам дом, они были шумные и какие-то резкие. Уродливая панель с кнопками, замазанными маркерами, и почему-то с двумя кнопками «открыть дверь». Светящаяся плашка, на которой отображается номер этажа, не работает уже полгода. Черный мусорный пакет, неосторожно поставленный на пол, раскрыл свою зловонную пасть.
Двери открылись слева. Грузовой, с облегчением подумал Саша, хоть что-то – глядишь – не так провоняет кабина. Двери закрылись и лифт начал движение вниз.
Раз, два, пауза, три… Саша считал щелчки, производимые кабиной при движении. Когда он был еще ребенком, лифты и все, что с ними связано, всегда интересовали его компанию. А щелчки это датчики. Три щелчка – этаж пройден. Раз, два, пауза, три…
Каких только развлечений, подчас опасных для жизни, они не устраивали. Самое страшное, конечно, было залезть на крышу лифта и на ней покататься – он так ни разу на это и не решился. Раз, два, пауза, три… На левой руке все пальцы, считающие пройденные этажи, оказались загнутыми.
«Ух ты черт», Саша со свистом втянул воздух. Он почувствовал внезапную резкую боль в груди, в глазах потемнело. Пришлось судорожно схватиться за поручень, недавно установленный в лифте вместе с зеркалом. Выдох. Сил вдохнуть снова уже не было.
Проведя влажной и чуть трясущейся рукой по глазам, Саша попытался понять, что же это такое с ним происходит. Не будучи каким-то особенным здоровяком, он в то же время никогда не жаловался на самочувствие. «Может, сердце? Вроде последний раз у кардиолога был на каком-то осмотре году в 98. Надо позвонить и записаться на завтра или послезавтра. Сделать эту, как ее там… ЭКГ что ли… Нет, это про мозги. Кардиограмма – вот. А говорил на прошлой неделе Николаич, шутливо так, что мол если после сорока ты проснулся и у тебя ничего не болит, то значит ты умер. Смешно показалось тогда». Лифт, постукивая датчиками, продолжал свое движение вниз.
«Блин, мусор вот этот тоже. Вон вроде в Европе и мусоропроводов нету, говорят. Сам при въезде в дом и требовал же, скандалил, чтобы открыли заваренный мусоропровод. С этой дурой Галиной – старшей по подъезду – чуть в хлам не разругался – теперь сам вон вниз несу, обоняю.
Черт, еще встреча эта сегодня – ну так некстати. Тащиться через полгорода по пробкам. Как сегодня ехать-то? Надо было Яндекс перед выходом посмотреть. По Ленинскому как всегда все стоять будет. По Профе? Эх, было время, пока эти мудаки Собянинские со своими выделенными полосами не начали играть. Севастопольский прекрасно ехал. 40 минут из центра и дома. Ну, может, не 40, но не сильно-то и больше. Да что ж такое, блин, я когда-нибудь приеду? Так и состариться можно». Он хмыкнул себе под нос «Хорошее название для фильма – «Состарившийся в лифте»».
Раз, два, пауза, три… Раз, два, пауза, три…
«Опять что ли считать? Да что я, как маленький. Надо кстати на заправку заехать. И не забыть бы спросить, как парни учили накануне, температуру замерзания соляры. Вот не было забот с бензином – нет, дизель захотел. Он конечно своеобразный, ревет низко, голос красивый, но и с места уже не рванешь, как на бензине. Хотя, может, нужно было турбо брать? А с другой стороны – нафиг он нужен. В городе-то. Зато расход теперь не 17, а всего 11 литров. И бака хватает на пару недель.
Опять, забыл за гараж денег отдать. Это уже какой – второй месяц пошел? Вон и Рамиз косо смотрит при встрече. Сегодня надо кровь из носу сдаться. Точно, вечером в Ашан, сниму денег с карточки и отдам. Сколько снимать-то? Ну тысчонок тридцать-то это к гадалке не ходи. Да и Катька стащит сразу тыщ пятнадцать.»
Раз, два, пауза, три… Раз, два, пауза, три…
«Хм, это уже интересно становится. Так не бывает. Двадцать четвертый этаж конечно высоко, но не двадцать же минут ехать? По ощущению не меньше. Вон пакет как воняет – сил нет.»
Раз, два, пауза, три… Он загнул палец
Второй
Третий
Четвертый
Пятый
«О, надо заехать на мойку еще на обратном пути. «Крокодил» уже зарос по самую крышу. На стоянке издалека видно, кто самый грязный – мой. Айзеры неплохо помыли в последний раз на Балаклавке. Туда? Ага, выскочу через Юшуньскую и к ним. Кофе выпью, если ждать придется. Бля, опять сбился со счета.»
Раз, два, пауза, три… палец
еще
плюс один
и еще
Саша достал телефон, чтобы посмотреть сколько времени. Черный блестящий экран нового Айфона радовал глаз. Неловким движением он нажал кнопку выключения аппарата, которую америкосы почему-то в этот раз переместили на правую сторону. Осветившись изнутри, телефон отобразил 11:37.
Лифт двигался, шумы и шорохи монотонно повторяли свою унылую песню щелк-щелк, пауза, щелк, мусор благоухал.
«Слушайте, это бред какой-то. Может, я сплю? Кошмар? Как проверить-то? Надо попытаться сделать что-нибудь невозможное. Ногу закинуть за плечо». Он чуть не упал, попытавшись поднять правую ногу выше пояса, и почувствовал себя полным идиотом, представив, как консьержка смотрит на его изображение на мониторе. На камеры в лифты скидывался весь подъезд, когда в очередной раз в маленьком справа не только разрисовали все стены, но еще и насрал кто-то.
«Почему я не могу спокойно сосчитать двадцать четыре этажа? Да какие к ебеням двадцать четыре. Я уже давно должен был и гараж проехать и метро и вообще»
Раз, два, пауза, три… один
Раз, два, пауза, три… два
Раз, два, пауза, три… три
Раз, два, пауза, три… четыре
Раз, два, пауза, три…
Лифт ехал. Без видимых причин стало страшно. Сначала вроде как – немного не по себе. Но это чувство быстро переросло в отчетливый страх. Так не бывает. ТАК НЕ БЫВАЕТ. ТАК НЕ…
Он понял, что даже не бормочет, а кричит в голос. Повернувшись к зеркалу Саша вздрогнул – мокрое, осунувшееся лицо, налитые красные глаза, капельки пота стекают со лба… Спасительная мысль возникла – он бросился к панели, как наверно после длительного заточения бросаются замурованные шахтеры к пробившемуся спасателю. Такая родная, облупленная и измазанная – только она могла прекратить этот кошмар. Трясущийся палец не с первого раза попал по кнопке «стоп». Ничего. Снова – и снова ничего.
Раз, два, пауза, три… Раз, два, пауза, три…
Горло перехватило спазмом. Он понял, что сейчас расплачется, как ребенок – горько и по-настоящему. Со слезами и всхлипываниями, как плачут маленькие дети – искренне и взахлеб. Приникнув к дверной щели, он увидел пробегающие мимо снизу вверх тонюсенькие полоски света – этажи.
Вроде стало немного легче, но до конца не отпустило.
Раз, два, пауза, три… Раз, два, пауза, три…
«Надо позвонить диспетчеру! В детстве баловались же – звонили и слушали резкий женский не то голос не то окрик «Диспетчерская», обычно потом молчали или убегали, как будто она нас увидит. А вдруг она видит? Все видит, что происходит в лифтах? Во всех лифтах? Сидит, смотрит перед собой и видит. Пары семейные в обнимку, соседи, едущие отстраненно и всегда потупив взгляд, дети – единственные кто разглядывает чужих без стеснения и смотрит прямо в глаза.
А диспетчерша смотрит, сука, запоминает, чтобы потом…»
Почему-то упорно не хотелось звонить диспетчерше. Он поймал себя на мысли, что ищет повода не звонить, стесняется быть похожим на мальчика, который кричал «Волк, волк».
То, что происходит что-то необъяснимое, невозможное и даже, может быть, сверхъестественное уже очевидно. Вот только поделать с этим ничего нельзя.
Раз, два, пауза, три… Раз, два, пауза, три…
«Сколько там времени-то?» Он снова достал телефон из кармана – телефон светился и показывал все те же 11:37. «Странно». Проводка пальцем слева направо к ожидаемому результату не привела. Телефон завис и на движения не реагировал.
Раз, два, пауза, три…
Вздохнув он опустился на пол, сел, кинул взгляд на издающий амбре пакет, и обхватив голову руками стал ждать.
Раз, два, пауза, три…
Раз, два, пауза, три…
Раз, два, пауза, три…
Раз, два, пауза, пауза, пауза – три. Лифт остановился, помедлив, как положено мгновение, двери неторопливо раскрылись.

За дверями ничего не было. То есть, совсем ничего. Даже мрака или оглушающего бесконечного пространства. Внезапно Саша увидел себя со стороны. Немолодой мужчина в светлой куртке и джинсах сидит на полу лифта, обхватив голову. Вид самого себя со стороны странным образом ощущался естественным и удивительно уместным. Вдруг единственная светлая зона – кабина лифта – стала стремительно уменьшаться или удаляться и стало так страшно, что захотелось кричать. В этот момент он ощутил, что полностью утратил имевшиеся у него ранее органы чувств, а осталось только сознание, с которым постепенно начали происходить какие-то изменения. Какие-то образы «хорошие» и «плохие» проскальзывали вокруг него. Постепенно они начали складываться в отрывочные воспоминания, сюжеты и картины. Однако – странное дело – картины эти не были видимыми или даже воображаемыми – он как будто со стороны получал сведения о происходившем когда-то давным-давно в его жизни.
Вот он впервые встречает Катю на шашлыках у кого-то на даче. Как-то само собой становится понятно, что не нужно было предлагать ей подлить вина и тем самым портить жизнь ни себе ни ей. Следом за этим появляется чувство обиды за то, что уже ничего не исправить.
Бабушка ждет его. Бабушка ждет – он обещал зайти к ней на этой неделе. Сегодня уже четверг и он вспоминает об этом со внутренней неловкостью и досадой. Потому что опять дела, опять тащиться через полгорода и потом слушать ее бесконечные рассказы про самочувствие. Потом он вдруг разворачивается на середине пути и едет к ней. Два с половиной часа они разговаривают, она радуется ему, тому, что он пришел, что слушает, что вроде даже интересуется. И после отбытия домой он вдруг ощущает внутреннее облегчение.
Вот он впервые сознательно собирается обмануть парикмахершу. Ему 9 лет и мать выдала ему 20 копеек на стрижку. По дороге к парикмахерской у него возник и сформировался преступный замысел. После стрижки он скажет, что идет за мамой, а сам, выйдя в общий зал, убежит, получив 20 копеек. И потом он несется со всех ног вглубь домов с новым и странным ощущением внутри – риска, страха быть пойманным и каким-то новым не очень хорошим, но все же удовольствием от того, что задуманное удалось.
Женщина у подземного перехода с коляской. Совершенно не раздумывая, он берет коляску на руки и спускается с ней вниз по лестнице.
А тут – первая встреча с настоящим ГАИшником. Он только получил права и выехал на отцовской машине в город. И стрелка вроде еще не погасла, а его уже тормозят. И круглое, улыбающееся, довольное лицо ГАИшника ласково с отеческой вопросительной интонацией произносящее «нарушаем». И мятая трешка, неловко переданная в обмен на документы.
Образы приходят и уходят все быстрее и быстрее, словно киномеханик подключил к проектору мощный электромотор. Все это было. Было с ним.
И вдруг все закончилось. Он ощутил себя бесконечно маленьким и никому не нужным, не интересным даже самому себе. Хотелось раствориться, расплавиться, произвести хоть что-нибудь, чтобы только не ощущать эту бесконечность и пустоту. И пришла тоска. Вместе с ней накатило отчаяние и ужас. Только в этот раз стало ясно, что это теперь надолго. Навсегда. Насовсем. Что сам он и есть теперь тоска, ужас и отчаяние.

Резкий толчок в область груди – первое, что он ощутил. Сразу за первым толчком последовал второй, третий. Вдруг он ощутил запах прополиса, ладана и еще какой-то церковной дряни, а затем лицо его ощутило прикосновение щетки для одежды или обуви – колючей и неприятно елозившей. Что-то жесткое сжало его ноздри, а в губы впилось нечто. Неприятный запах мяса и чеснока ворвался внутрь – чуть не вырвало. Открыв глаза, он увидел прямо перед собой знакомое лицо соседа-священника, жившего на шестом или на седьмом этаже. Увидев, что Саша очнулся, святой отец отодвинулся и низким басом произнес куда-то за спину: «Теперь давай свой валокордин». Тошнило немилосердно. Около лица возникла ложка с резко пахнувшим зельем – такой запах часто стоял у бабушки в комнате, вспомнил он. Приподняв голову, он увидел стоявших вокруг людей. Лица соседей, и в обычных жизненных обстоятельствах не вызывавшие у него оптимизма, на этот раз вызвали чувство досады и легкого отвращения. Отец Владимир командовал: «Отойдите, отойдите, дорогие мои, ему воздух нужон». Какая-то мысль терзала Сашу изнутри и разомкнув пересохшие губы он простонал «Му, мусор…». Сразу же мысль о полной бессмысленности и неуместности этого вопроса пришла ему в голову, но батюшка только засмеялся в ответ: «мусор тебя должон интересовать в последнюю очередь, Александр, тебе о другом сейчас думать след».
Аккуратно раздвигая собравшихся подошел фельдшер в синей форме. Окинув привычным взглядом толпу, он устало вздохнул и раскрыл свой морковный чемоданчик. Люди начали расходиться, отец Владимир растворился среди них совершенно незаметно.
Уже лежа в скорой, и пытаясь мычать что-то осмысленное, в ответ на отвлеченные замечания врача, Саша смог выделить среди его речей одну мысль – «А ведь если бы не святой отец – везли бы мы тебя совсем в другое место, опытный человек, хоть и поп».

Спустя десять дней бледный и осунувшийся Александр Святославович снова входил в подъезд своего дома. Анна Сергеевна – консьержка – натянуто улыбнулась и фальшиво справилась о его самочувствии. Идущая рядом заботливая Катерина вежливо кивнула ей, не меняя выражения лица.
- Подожди – сказал Саша жене – зайду к ней на секунду.
- Зачем – удивилась та.
- Ну как – спасибо скажу, ее валокордин сыграл не последнюю роль в конце концов.
- Сам доберешься?
- Конечно, иди.
Он зашел в тесную консьержскую. Запах вчерашнего супа и прочей снеди наложился на больничные воспоминания и ему нестерпимо захотелось уйти.
- Анна Сергевна, в общем, спасибо за все.
Он не дал ей ответить и тут же продолжил:
- Вы не могли бы дать мне телефон отца Владимира – у вас же все наши есть.
Торопливо записывая билайновский номер в телефон он, бормоча что-то вежливое, пятился в холл подъезда, не слушая, что ему желает вдогонку болтливая консьержка.
-Алло, отец Владимир? Это Александр из 186-й беспокоит. Да… Спасибо… Да…
Его голос с неестественными и натянутыми интонациями гулко звучал в прихожей.
-Я, как бы это сказать, ну – хотел бы вас… хотел бы встретиться с вами… поблагодарить … да… побеседовать… да…да…хорошо, завтра в восемь буду.
- Катя, а где у нас стоит «Священный вертеп»?
- Это еще что? – послышался из кухни явно занятой голос жены.
-Да нет, я так – ответил он.

На другой день в половину девятого вечера Саша стоял перед дверью 93-й квартиры. Он стоял и смотрел на резной звонок, оформленный в виде заломившего руки ангелочка, боясь приложиться пальцем к клавише. Нахлынувшие вдруг ассоциации не давали спокойно довершить задуманное. Дверь открылась. На пороге стоял отец Владимир собственной персоной.
-Входи, сын мой, опаздываешь?
-Простите, я…
-Пустое.
Он вошел, внутренне смущаясь от того, что по идее должен увидеть. Квартира священника представлялась ему какой-то особенной, «мракобесной». Но не икон по стенам, ни лампад вокруг он не обнаружил. Обычная просторная квартира «свободной планировки», широкодверный платяной шкаф, занимающий половину стены, обыкновенные обои, плитка в прихожей. Ничего не напоминало ему церковную атмосферу, которую он не любил с детства и которую боялся встретить по приходу.
-Вас как правильно называть – спросил Саша.
-Да как хочешь – широко улыбнувшись, ответил поп. Хочешь – Владимиром, хочешь – отцом Владимиром. Если официально, то Игумен Панкратий, – он ухмыльнулся какой-то кривой и в тоже время грустной улыбкой, – Проходи, садись. Матушки нету покамест.
-Я собственно чего хотел-то - смущенно начал Саша – поблагодарить. Врачи сказали, что если не вы, то уже и не повидались бы.
- Да ладно, ладно – пробасил «Панкратий» – виски будешь? Капельку, на донышке – много тебе нельзя.
Саша ничего не сказал, поскольку все происходящее никак не встраивалось в его представление об общении со священником, его жилье и манерах.
Отец Владимир открыл шкаф, ловким движением организовал два широких круглых стакана и через минутку в каждом из них плескался светло-коричневый Bowmore Surf. Выпили. Впрочем, Саша слегка пригубил, а батюшка разом осушил полстакана. Поставив стакан на столик, он пристально посмотрел на пришедшего и жестом пригласил его садиться в стоящее позади кресло.
- Чего хотел?
От этой прямоты Саша растерялся. Он собирался рассказать человеку, к профессии которого он всю жизнь относился с глубоким презрением, то, что не рассказывал никому. Ни Кате, ни отцу, ни даже Леночке – той, которая за последние 10 дней провела не менее 5 суток в его палате, устроив все так, как только она умела, и ни разу не пересекшись ни с кем из тех, кого нужно было избежать.
Сбиваясь и спотыкаясь, он попытался описать то, что пережил в лифте и после. В какой-то момент он замолчал и не смог продолжить.
Отец Владимир – Панкратий – помолчал, налил себе еще на два пальца в стакан и произнес то, чего Саша никак не ожидал услышать.
- Ты что делаешь в следующую пятницу после восьми вечера?
- Да вроде ничего…
- Приезжай ко мне в Храм Казанской в Узком. Найдешь?
- Найду конечно.
- Ну вот там и поговорим. А теперь прости – ты опоздал, а у меня дела.
С этими словами поп выпроводил слегка ошеломленного Сашу на лестницу и закрыл дверь.

Места для парковки перед воротами было сколько угодно. Собравшись с духом Саша вышел из «Крокодила» и нажал на выемку в дверной ручке. Двери закрылись.
У самого входа в Храм стояла старушка с пластиковым стаканчиком и требовательно смотрела в глаза каждому проходящему. Люди смущались, кидали в стакан мелочь и с облегчением отводили глаза. Принципиально стараясь не подавать нищим, он хотел привычно пройти мимо.
-Милок, подай на хлеб, ради Христа – дребезжащий голос и просительные интонации резко контрастировали с уверенным и злым взглядом.
Саша замешкался и остановился. В какой-то момент их глаза встретились и вдруг случилось странное – попрошайка вздрогнула, перекрестилась и торопливо пошла в сторону Севастопольского крепко сжимая стаканчик обеими руками.
Внутри стоял полумрак. Запах ладана и свечек неприятным дурманом начал обволакивать. Не зная как поступить он подошел к сухенькой женщине у столика со свечками и иконками, но в этот момент его взяли за локоть.
- Отец Владимир?
- Пойдем.
Они вышли на улицу, смеркалось, редкие огни фонарей уже явно виднелись через решетку.
- Ты на машине – пробасил батюшка?
- Да, там за воротами поставил.
- Зря, а впрочем может и нет, пойдем.
Они обогнули церковь слева и пошли по небольшой дорожке куда-то в глубь парка. Всю дорогу молчали. Через несколько минут показался глухой забор с железной калиткой. Владимир-Панкратий с небольшим трудом достал из-под рясы белую карточку доступа, приложил к датчику и толкнул калитку.
Совершенно не понимая что происходит, Саша в каком-то оцепенении следовал за батюшкой. У крайнего здания слева оказалась малоприметная дверца. Внутри – узкий полутемный коридор с вытертой когда-то красной ковровой дорожкой. Пройдя по нему святой отец толкнул дверь справа.
- Разоблачайся, вон шкафчик. Не боись, ничего не сопрут – некому – превратно истрактовал он смущение гостя.
Сам он мигом скинул рясу, подрясник, стянул черные семейные трусы и схватил весящий на стене махровый халат.
-Чего стоишь?
Начиная понемногу понимать где именно он оказался, Саша не знал как следует себя вести. Справившись наконец с ремнем, он стащил джинсы, футболку, трусы и повесил все это рядом с черной рясой. Сумку с документами поколебавшись поставил прямо под ними на скамейку, сунул ноги в стоявшие под ней тапки и надел ближайший халат.
Вышли через коридор в дверь напротив. Знакомый и невозможный в этих обстоятельствах гул «сауны» встретил его. За столом сидело трое мужиков и две полуголые девицы.
Судя по звукам, доносившимся из-за стенки, в соседней комнате кого-то ебли. Причем, опять-таки судя по звукам – в довольно агрессивном темпе.
-О, бля, Панкратий – радостно осклабился сидевший ближе всех мужик, завернутый ниже пояса в простыню – сколько можно?
- Тихо, Жорик, не смущай парня – батюшка кивнул на Сашу – он впервые со мной.
Сидящие мужчины явно поднапряглись, хотя постарались этого не показать.
- Георгий, Семен, Павел – отец Владимир представил по очереди сидящих.
- Саша – тихо произнес «новичок».
- Лера – произнесла с набитым ртом брюнетка, сидевшая между Жориком и Семеном. Судя по мимике и движениям, она была уже чуть-чуть навеселе.
- Зая – улыбнулась рыжая.
- Садись – произнес Панкратий и слегка подтолкнул совершенно ошалевшего Сашу к столу.
Ускорившиеся стоны за стенкой свидетельствовали о том, что в ближайшем будущем количество присутствующих увеличится. Названный Жориком не церемонясь взял одной рукой Леру за плечо, вторую положил ей на грудь и недвусмысленно потянул из-за стола. Саша обратил внимание на жуткий шрам, пересекавший его торс от левого плеча и скрывающийся где-то под простыней на поясе. Двое вышли. За стенкой тоже затихло и повисла небольшая пауза. Беседовать не было никакого желания, а хотелось встать и уйти, но вместо этого он вдруг произнес:
- Простите, а ни у кого нет сигареты?
- Пойдем, покурим – улыбнулся поп. Но при этом глаза у него были абсолютно серьезные.
Они вышли в соседнюю комнату и сели на черный кожаный диван. Панкратий взял со стола лежащую пачку Парламента, протянул ее Саше, поднес зажигалку и прикурил сам.
- Не ожидал?
- Нет.
- Стремно?
- Да нет, скорее неожиданно. Вы часто так время проводите?
- Ну – раза два в месяц точно – улыбнулся «священник».
- А… Не, ну я понимаю – работа такая, но...
Саша не мог подобрать нужных слов, а говорить напрямую ему было неудобно. Сосед затянулся, выпустил длинную струю дыма и произнес.
- Видишь ли, дорогой сосед, все тут собравшиеся – я блядей не имею в виду, чтоб было ясно – имеют свое отношение к жизни. И к вере. Вот ты давеча мне рассказал, что у тебя было. Хоть и мутно сказывал, а все же понятно.
Он снова затянулся и задумался.
- Жора вот два года на Кавказе воевал. Паша жену похоронил пару лет назад. Тяжело уходила… Семен… Впрочем, если он захочет – сам расскажет. Я тоже видел… однажды… свое… А потом решил, что менять поздно. Да и зачем? Живем-то один раз – он улыбнулся.
Помолчали.
- Я – снова начал Саша – так понимаю, что «святой отец» это просто работа? Образ?
- Нет, почему же – ответил поп – я настоящий, действующий, рукоположенный к служению.
- А если узнают?
- Кто?
- Ну, там начальство, статьи какие-нибудь в газетах и прочее.
Отец Владимир хмыкнул и снова затянулся.
- Понимаешь, Саша, в отличие от многих прочих я верю. Не в это – он поднял палец к потолку – в то, что не все так просто.
- А… Как это стыкуется с? – он обвел рукой помещение.
- Не мешает. И не помогает. Я верю, а это жизнь. И дадена она нам один раз. И отвечать я планирую сам. За все. Что сделал. И за то, что не сделал.
Саша молчал.
- Ты думаешь изменить свою жизнь – спросил батюшка – стать на пусть истины? Полюбить жену, перестать врать себе? Это чертовски трудно, но главное не это, главное – зачем? Ты изменишь то, что уже было? Нет. Ты думаешь суметь избежать ненужных ошибок в будущем после всего случившегося?
Он затушил бычок о край пепельницы.
Саша взглянул на свою почти истлевшую сигарету и внезапно понял, почувствовал то, о чем говорит ему собеседник. На секунду возникший образ тьмы, пустоты и отчаяния возник в его голове и почти сразу исчез. Жизнь будет прежней, менять ничего не нужно, не придется. Он ощутил, что его наконец отпустило, что он сам себя только что отпустил.
- Пойдем к ребятам, захочешь – сам им расскажешь. Можешь и выпить немного – такси закажем, а машину загоним во двор – не переживай. Только в парную не ходи.
Они вернулись в общий зал, где уже сидел новый персонаж – огненно рыжий с такой же бородой, обнимающий двух худеньких еще незнакомых девчушек.
Саша взял в руки стакан и вдруг увидел, что Зая смотрит на него и улыбается левым уголком рта. «Прямо Саша Грей» - подумал он. Он поставил стакан на место.
- Как думаешь, есть свободная комната? – спросил он, обнимая ее за талию и легонько прижимая к себе.