Неудовлетворенность...
Мне снова мало того, что у меня есть, я хочу тонуть в новых незнакомых глазках, погружаться неугомонным нефритовым жезлом в неизведанные еще манящие ответным желанием розовые глубины.
С другой стороны, вечно не хватает денег, времени, сил на существование в форсированном режиме. Может, ну его все к чертовой бабушке? Покой - вот оно, наивысшее счастье? Нет! - восстают, пробуждаясь из спячки некие по-прежнему активные части тела, не остывшие от нежных ласк недавней мимолетной чаровницы... Да и душа робко высказывает желание ощутить прикосновение другой, почему-то обязательно находящейся в женском, к тому же обязательно стройном и соблазнительном теле.
А была ли когда-нибудь внутри меня полная гармония, чувство утоленнности, достаточности, когда ничего больше не хочется? Была...
Но это случилось внутри другого человека. Я прекрасно помню все то, что с ним происходило тогда, но вместе с болью ушла память чувств. Он был счастливее меня, сильнее, удачливей. Я мог бы стать им, но не судьба...
Они повстречались на берегу Реки. Да, именно с большой буквы, потому что река того стоила - и красивая, и великая, и могучая, но главное - неотделимая от любимой. Взгляды впервые встретились у берега, и первый поцелуй с бликами отражений от воды на губах, и первая волшебная ночь при покачивании на тихих спокойных волнах. Первое легкое прощание навсегда на маленьком веселом рейдовом катерке, второе, снова навсегда, уже с болью на душе, в ночных тревожно шепчущих камышах. Но чудо повторялось, монетка в который раз становилась на ребро, они удивлялись собственной глупости - зачем расстались в прошлый раз, а тянуло друг к другу все сильней и сильней...
С тех пор появилась примета-традиция - каждый раз при расставании говорить ей "прощай". А расставаний этих впереди было еще немало. Но ведь им всегда сопутствовали встречи.
Почти через год после первого бурного месяца расставаний и встреч случился невозможный, волшебный медовый месяц с незаконною женой, когда казалось, сами небеса потворствовали влюбленным. Они проводили вместе краденые ночи, просыпались от недолгого сна на одной подушке, и прихватывали кусочки утра, дня и вечера. Любимая убегала ненадолго в семью, к дочке, вдохновенно врала мужу, ложь была чудовищна и виртуозна, и все им сходило с рук. И казалось, что так будет продолжаться вечно. Но медовый месяц закончился, следующие встречи становились реже и короче.
Тут пора упомянуть о важных персонажах их романа - поездах и перронах вокзалов. Встреча с любимой начиналась для него задолго до радостного поцелуя в бестолковой толчее при выходе из вагона. Он уезжал к ней из зимы, а приезжал в лето, через всю страну с севера на юг, и на душе тоже лед таял с приближением к любимой. Безмятежное дорожное время с запахом угля и мелодией звенящего трио подстаканника-стакана-ложечки. Три дня дороги к ней, три обратно, и только сутки вместе - но в поезде он жил ею - вначале сладкие мечты, а после будоражащие воспоминания с горьким привкусом расставания.
У обоих случились нелепые провалы в семьях - потеря бдительности в безоблачной эйфории. Оба пообещали супругам после бурных разборок, что все кончено. Но все равно продолжали встречаться. Его умная жена прибегла к надежному способу - жесткому финансовому контролю и безоговорочно поверила в его действенность. И впрямь - какой любовник из мужчины без денег.
Но снова небеса - они помогали случиться командировкам с возможностью провести их совсем в другом месте, растворяться в пространстве, извлекать деньги из воздуха и мчаться на крыльях к любимой. Крылышки железнодорожной эмблемы правда были неспешны, поезда постоянно безбожно опаздывали, вызывая томление и бессильную злобу, отбирая драгоценные часы и минуты счастья.
И вот начался очередной побег. В этот раз из ранней осени в незакончившееся лето. На холодный перрон родного города ложатся мокрые желтые и багряные листья, а шеф - старый мудрый еврей весомо и убедительно докладывает провожающей недоверчивой жене беглеца о важности совместной миссии. Шеф все знает и все понимает: -" И у Вас Это случилось..." со вздохом и предательским блеском в глазах...
Конец первых дорожных суток на глухой северной станции, где старушки торгуют копченой рыбой. Взъерошенный и радостно взволнованный дедок приносит подругам фантастические новости - Нью-Йорк взрывают, все горит... Поезд отходит, не дав дослушать. В маленький приемник пробиваются обрывки исчезающей радиоволны и невероятные сообщения из Америки.
А в Москве все спокойно. На вокзале счастливым образом находится последний билет. Тайный звонок любимой по цепочке бескорыстно сочувствующих телефоновладельцев.
Эх, не так уж много лет прошло, а какая доисторическая глушь - не было у них ни компьютеров, ни мобилок, ни даже у нее дома телефона. Письма писали от руки и отправляли в конвертах, а разговоры заказывали по телеграмме. Как-то жаль этих ушедших в прошлое вещей и их романтического флера...
По телефону любимая рассказывает печальные новости. Про то, что пальчик она на ноге сломала, знал уже. Но вроде, зажило уже почти. А тут вчера дочка сзади подкралась к маме, решила пошутить-напугать криком из любимого мультика, вскочила от испуга, да снова на больной пальчик.
- Опять сильно болит. Мужу не скажу ничего - иначе не отпустит никуда. Доковыляю как нибудь до вокзала, на руках потащишь меня в травмпункт, а потом буду с тобой вся загипсованная.
Весело пробегают подмосковные станции, мост через Оку, российская глубинка с перронами, пахнущими яблоками - невозможно удержаться и не купить ведерко, которое не съесть, хоть и вкусные, а еще и свежий душистый мед... После Саратова начинали ощущаться какие-то слабые волны и токи, исходящие от любимой. Начиналась ее земля - бурая степь, что весной была покрыта коврами цветущих тюльпанов, охапки которых продавали на станциях, но доехать до любимой они не могли, мгновенно опадая без поддержки родной земли.
Ночью поезд как всегда встал посреди степи и замер. Уснуть не мог и высунул голову в окошко в тамбуре. Плыл по воздуху дурманящий запах трав и тишина звенящяя, только ритмичный тихий перестук колес встречного. Успокоился немного - сейчас пройдет и дальше поедем. Но минуты тянулись, и все тот же стук, прошел час, и все то же, и снова мысли об украденном времени. А встречный только через два часа прошел. Снова опоздание...
Как всегда, первая протока дельты Реки с зарослями ивы появляется в степи внезапно. И вот уже совсем близко его ставший любимым город - для местных пыльное и грязное захолустье, а для него самый лучший на свете. Маленькая стройная фигурка, восхищавшая раньше летящей грацией походки, сейчас неуклюже хромает во встречающей толпе, близоруко высматривая желанного, такого нечастого гостя. На его лицо неудержимо набегает улыбка до ушей - глупая, наверное, со стороны - но так уж получается - любоваться ею всегда такая радость. Неловкие, отвыкшие первые объятие и поцелуй.
Травмпункт. Очередь на час из несчастных калек. А они вдвоем счастливые - прижались друг к дружке на освободившихся стульях, он зарывается лицом в ее пушистый водопад волос. Для него они всегда распущены, с бесстыдным роскошеством свободно стекают до самой попки. Лишь из случайной фразы он знает, что в остальное время это случается крайне редко, хлопот-то сколько с таким великолепием... Не выдержав, целует доступное губам - ушко, краешек шейки. Чувствует, как она дрожит. Ее рука все чаще будто случайно задевает заметно выпирающий бугорок на джинсах. В ее глазах плещутся отблески расплавленной лавы, с трудом сдерживаемой внутри.
Наконец-то очередь подходит. Вылетает из кабинета радостная - перелома нет, да еще и за сто рублей больничный на неделю купила. Уже и на ножку не так страшно наступать. В маршрутке не выдерживают - целуются долго и по-настоящему. Попутчики вежливо отводят глаза.
Наконец-то спальный район на окраине. На остановке куплено у не верящей своему счастью бабушки ведро роз. Разбитый грязный подъезд и маленькая скромная квартирка лучшей подружки, самоотверженно отданная им в полное распоряжение на целые сутки.
Вещи брошены в угол, и вихрем жаркие объятья. Сладок бесконечный поцелуй, но вот она опускается ниже, становится на колени, резко расстегивает ему брюки - он хочет к ней опуститься - она не дает и жадно проглатывает выскочивший из неволи, давно томящийся в окаменении жезл. Это она-то, чистюля, не представлявшая раньше жизни без душа... А ему бы грязь-пот дорожные с себя смыть. Да куда там... Диван совсем близко, они срывают друг с друга одежки и плывут в безвременьи по своей собственной бурной и порожистой страстной речке. В душ только через час наведались. И снова прыгают в любовную речку - но уже не так лихо, жадно, оголтело, течение вышло на равнину, русло поросло нежными и влажными водорослями, колышущимися, то пропускающими яркие вспышки света, то загадочное мерцание, разливающееся наслаждением по всему телу до самых кончиков пальцев...
Время остановилось, исчезло совсем. Даже оно благоволило влюбленным. В одни сутки вмещалось все, что было потеряно в разлуке. Бесконечное блаженство на влажных простынях, родное жаркое обессиленное тело, благодарно отзывающееся на ленивую ласку.
Сквозь пелену пробивается впервые слышимый мотив Кайли - Cant get out of my head... Так и останется навсегда привязанным к безвременью счастья...
Очнувшись от забытья, он видит ее с поникшей головой и бездонной печалью в глазах, склонившуюся над банкой с увядающими розами. Всего-то часов пять простояли... Души цветов и женщин лучше чувствуют будущее. А мужчины... Собственный бутон на стебле между ног завянет лишь на время, а потом снова наливается свежей кровью и нету в нем дум про дальнее будущее. Да и, в конце-то концов, он обязательно снова к ней приедет - ведь невозможно отказаться от такой радости и счастья. Обнял ее, безвольно обмякшее тело не отзывалось. Нежные с веселыми словами вперемешку, ласки, встряхнулась немного, но не ушла печаль из глаз.
Наступало время выхода в свет, обязательной прогулки с посещением любимых памятных мест. Наведение красоты всегда поднимает женщине настроение. А у него проблема - отзвониться с докладом жене. Дурак, нельзя было об этом говорить. Но нету еще у души опыта такого, да и гложет страх провала, потери всего - переживающей кризис, но выстоявшей семьи, потери последней возможности видеть любимую, и невозможно разделить, душа на части рвется, но выбрать что-то одно невозможно...
В маршрутке любимая глухо молчит. Глаза злые. Он мечется, телефонные карточки кончились в продаже, автоматы не работают. Да гори оно все... В охапку порывающуюся уйти любимую, лавина нежности и жарких слов, прощение.
Его любимая кафешка на набережной, убогое местечко на ее взгляд - ей так хотелось невзначай проговориться подружкам, что были в каком-то престижном заведении... А вечера уже не знойные, как в разгаре лета, и нету буйства непрекращающегося летнего праздника с живой музыкой и атмосферой, пропитанной страстными желаниями. Алкоголь снимает появившийся барьер и обиды тают в искреннем разговоре, и снова все чудесно.
Зачем они пили, когда им и без того безмерно хорошо вдвоем? Ощущение праздника и привычка к тому, что праздник без вина невозможен? Нельзя ведь ей пить, он знает это, но снова машет рукой, да еще и покупают в ларьке напитки, заведомо паленые и злые.
Иддилия на кухне, где они вместе готовят немудреный ужин, садятся за праздничный стол. И вновь вырывается в порыве поделиться с близким человеком гложущая мысль о том, что не позвонил жене. И снова глаза замерзают и слова замолкают...
А за окошком визг тормозов и фары в окна, звонок в дверь, неприятный холодок внутри, но все в порядке - врывается в кватирку веселая компания из хозяйки квартиры с подружкой и незнакомого мужичка, водителя случайной машины, которому не заплатили, но он надеется на более интересный вид благодарности. На столе бутылки, вокруг бестолковый пьяный разговор. Любимую несет. Она в бешеном злом веселье начинает методично уничтожать ничего не понимающего, случайно оказавшегося на этой кухне мужичка. Он растерянно моргает, а слова любимой жестоки и убийственны, она в темном вдохновении, куражится и глумится. Мужичка выносит вон нестерпимая обида, быстро исчезают и подружки.
Прекрасная пьяная маленькая валькирия остается наедине со своим самым дорогим мужчиной, что приносит столько счастья и столько боли. И выплескиваются на этого мужчину страшные слова, точные и беспощадные, до предела обидные и злые. Он не помнит самих слов, помнит лишь ужасное чувство внезапного конца, невозможности всего, что было раньше, нереальности и глухой беспробудной тьмы, так внезапно свалившейся на него. Выходит на лоджию, в полнейшем оцепенении и непрерывно курит, уставившись в огонек фонаря напротив. Через полчаса привыкшие к темноте глаза видят в другом углу неподвижную фигурку любимой. Молча уходит на кухню, опрокидывает в себя стакан мерзкой огненной жидкости и падает в одежде на диван.
Мысль об утреннем поезде, на который нельзя опоздать, заставляет приоткрыть больные глаза. Проблески утра сквозь плотные шторы. В полумраке глаза нащупывают рядом прекрасное обнаженное тело. Чужое теперь, никогда больше недоступное. Удивление нарастает - он обнаруживает и себя полностью раздетым. Почему-то подает непонятные приятные сигналы жезл его страсти, вялый, но необычно набухший, с блестящей, словно отполированной головкой.
Смотрит на нее - она не спит, улыбается.
- Хотела тебя разбудить - ни в какую. Дрыхнешь, как сурок. Потом решила трахнуть сонного - тоже не вышло ничего... Так хочу тебя...
Взгляд на часы - времени остается всего ничего. Бегом на кухню, залпом бутылку минералки, чуть полегчало, а она уж сзади прижалась, трется, ласкается. Обернулся, обнял. Лишь два шага в сторну дивана, не дошли, упали на пол в коридорчике, вялый йенг проскальзывает в горячие влажные недра, начинает крепнуть, и хватает лишь нескольких движений - ее тело содрогается в наслаждении, он любуется прикрытыми глазками, в этот момент наиболее выразительно раскосыми, рассыпавшимися по грязному полу волосами, вновь погружается в нее и не в силах больше вынести неги сжимающих бархатных стенок, резко выходит, проливая горячие струйки на лицо и грудь любимой.
Суматошные трехминутные сборы, он кидает в сумку разбросанные вещи, она одевается в коротенькие шортики и символический топик, такая соблазнительная, что вызывает его ревность - как можно в таком виде по улице ходить... Она выпивает рюмку водки, в глазках отчаянная веселость и грустные блесточки.
Такси ловится мгновенно и страх опоздать отпускает. Ей в голову приходит навязчивая идея покупки арбуза - ведь это традиция, и все гости обязательно уезжают из ее города с этими огромными полосатыми ягодами. А арбузные горки действительно на каждом шагу. Да совсем лишняя это обуза. Выскакивают из машины, бегом бы на перрон, да больной пальчик на ее ножке не дает. Оказывается, что поезда-то еще и нет. Железная дорога возвращает долги. Внезапный подарок - у них лишний час вдвоем.
Перрон забит отъезжающими, сумками и баулами, солнышко печет нещадно, напоминая о том, что совсем еще лето не сдалось. Они берут по банке пива и их совсем развозит на жаре. Старая узбечка с огромной кучей баулов. Любимая вытаскивает из глубин памяти несколько слов родного языка, старушка смеется, языки близкие - разрешает им сесть на мягкие кучки тряпья, они проваливаются в них и проваливаются друг в друга, забывая обо всем на свете под плавящим мозги солнцем.
Вот уже зеленый вагон, он забрасывает сумку и возвращается к любимой, бесстыдные объятия в нетрезвом пошатывании, одна рука залезла под топик, другая на попке под шортиками, и ее ручка пробирается, как ей кажется, незаметно, в его штаны. Она пахнет горячими волосами, его спермой, и своей собственной страстью, его йенг запоздало наливается силой, а ее закрывшиеся глазки вновь
на грани верхушки наслаждения... Это - их Последнее танго в Париже. Им абсолютно наплевать, как они выглядят со стороны праздно глазеющей толпы.
Надрывается в крике проводница - Поезд отходит, молодой человек, заходите в вагон!
Вагон дергается и медленно начинает двигаться. Он отрывает ее от своего тела, от своей души и сердца, запрыгивает на подножку.
Обернувшись, успевает лишь на мгновенье увидеть поникшую фигурку, с робко поднятой рукой, застывшей в прощальном жесте.
Он не успел сказать ей "Прощай!"
Больше он никогда ее не увидит.
У разлуки есть свои законы -
Плач и опустевшие перроны.
Если есть разлука, будет встреча.
Жаль, что край души мой искалечен.
Я тебя запомню самой лучшей,
Самою красивою запомню.
Ты меня запомни невезучим,
Но любимым мужем незаконным.
Спасибо, Володя Кузьмин. Ты все понимаешь...
|
Назад
Конференция
Вперед
Списком
Плач и опустевшие перроны
Редактировать
Ответить
Цитата
